Это будет повествование об одном из самых драматичных и в то же время героических периодов истории нашей страны и его неотъемлемой территории, территории Пушкинского района, так назывался в то время наш район. Речь пойдёт о Пушкиногорье в годы фашистской оккупации.В основу заметки легли ранее неопубликованные воспоминания жителей посёлка Пушкинские Горы.
 Академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв, неоднократно совершавший паломничества в наши места, писал: «Память-преодоление времени, преодоление смерти. Память-основа совести и нравственности. Память-основа культуры...». Сознавая это, люди старшего поколения передают молодым эстафету памяти.
Пушкинский район в годы ВОВ стал ареной кровопролитных боёв. Самыми значительными из них были героическая оборона Селихновского моста при отступления наших войск, и ожесточённые кровопролитные бои, длившиеся почти 3 месяца на Стрежнёвском плацдарме, во время наступления Советской армии в 1944 году. Между этими событиями протянулись три долгих года фашистской оккупации...
Летом 1941 года линия фронта стремительно приблизилась к границам нашего района. Александр Дмитриевич Малиновский в книге «Подпольщики Пушкинских Гор» писал о том,что в ночь на 4 июля трёхмоторный немецкий бомбардировщик сбрасывал бомбы на Святгорский монастырь, был разрушен купол Успенского собора, несколько бомб взорвались на Лесной улице, а несколько бомб взорвались под холмом и в болоте, не причинив никакого вреда. Малиновский вспоминал: «Я перебежал и по скату холма поднялся к собору.
Купол был разбит до основания. Искорёженные жесть и железо каркаса лежали возле самого обелиска. Упади бомба чуть правее — и вместо могилы Пушкина была бы воронка, такая же, как у нашего дома...
В полдень над станцией Тригорская нависла целая армада бомбардировщиков, заухали взрывы.»
Жительница нашего посёлка, Григорьева Мария Фёдоровна 1924 года
рождения, хорошо помнит эту бомбёжку, она вспоминала: «Наша семья жила на Пушкинской
улице. Когда началась бомбёжка, я с сестрой и братишкой Вовкой находилась
дома. Среди них я была старшей, к тому времени мне уже исполнилось 16
лет. Услыхав взрывы, я схватила на руки маленького Вовку и мы побежали прятаться в
Раховские горы. На вершине одного из холмов мы залегли под раскидистым кустом. Я повалилась прямо на братишку, чтобы, если не дай Бог что случится, хотя бы он
остался жив. Потом к нам прибежала и мама. Сначала немецкие самолёты бомбили
Пушкинскую улицу и территорию «Трудовика», затем они полетели в сторону железнодорожного вокзала. Когда самолёты улетели, мы поднялись с земли и с вершины холма наблюдали за тем как бомбят станцию Тригорская. Самолёты казались крошечными, от них, словно капли дождя отрывались бомбы, а под ними бурым облаком клубилась вздыбленная земля. На следующий день большинство пушкиногорцев стали собираться в дорогу. В посёлке царила суматоха. Резали скот, который нельзя было увести с собой, разбирали казённых лошадей, их в то время было много.
Папа пошёл в военкомат с просьбой об отсрочке от армии, для того, чтобы эвакуировать семью. Отсрочку дали, но с условием, что он будет обязан отмечаться в каждом военкомате, находящемся на пути следования колонны беженцев. На работе отцу выделили кобылку Зорьку, на которой он в мирное время развозил по магазинам продукты.
Зорька была норовистой лошадкой, слушалась только хозяина, а если что-то было не по
ней, то лягалась, кусалась и визжала. На этой кобылке
везли свой скарб четыре семьи. Разумеется, взяли с собой только самое необходимое,
но про топор забыли, как раз его то больше всего недоставало во время нашего долгого скитания. Зато я захватила дореволюционные открытки с видами наших мест, а потом всем показывала откуда мы пришли, хвасталась, тем, что на нашей земле похоронен Пушкин, а значит, и мы не лыком шиты. Больше месяца мы шли пешком в сторону Калинина, на телегу никто не садился: Зорьку берегли. Даже маленький Вовка, когда сильно уставал, ехал не на лошади, а верхом на корове. Идти было тяжело, лето было жаркое, а беженцев было много, дорога была выбита копытами колхозных коров, которых так же гнали по этой дороге, а в сторону фронта мимо нас с грохотом и скрежетом проходили танки. Колонну беженцев преследовали фашистские самолёты, сбрасывали бомбы, а то и просто расстреливали беженцев из пулемётов».
В тылу, по словам Марии Фёдоровны, наши земляки трудились в колхозах, на лесозаготовках, в заводских цехах, производя снаряды.
Фашисты наступали стремительно, поэтому не все жители Пушкиногорья, желающие эвакуироваться, смогли это сделать. Михайлов Алексей Васильевич 1924 года рождения вспоминал: «Наша семья не успела дойти до Новоржева, так как нам дорогу перекрыли фашистские войска. Мы вернулись в свою деревню». Алексей стал связным между подпольщиками и партизанским отрядом, потом ушёл в партизаны.
На территории нашего района действовало несколько партизанских отрядов. Большинство местных жителей сочувственно относилось к народным мстителям. Не смотря на то, что за пособничество им можно было поплатиться жизнью, деревенское население оказывало партизанам помощь и снабжало их продовольствием. Подозревая это, фашистское руководство, по воспоминаниям Михайлова Алексея Васильевича, стало организовывать группы полицейских, выдававших себя за партизан. Эти оборотни приходили в избы, с просьбой помочь партизанскому отряду продовольствием, пользовались гостеприимством хозяев, склоняли их к откровенному разговору, затем, забрав продукты, зачастую убивали всех членов семьи.
Так же под личиной партизан действовал на территории района отряд Вани Пушкина, жителя деревни Слепни. Члены этого отряда занимались мародёрством, грабили крестьян, насиловали девушек и даже девочек. Жительница нашего посёлка Григорьева Мария Фёдоровна, рассказала о факте изнасилования на глазах у матери, сельской учительницы, десятилетней дочери.
Время было непростое, не легко было распознать, где враг, а где друг. Даже среди полицейских были те, кто помогал подпольщикам или был связан с партизанами. Фамилии некоторых из них названы в книге А.Д. Малиновского «Подпольщики Пушкинских Гор».Бывшая партизанка Мария Павловна Савыгина в статье «Об этом невозможно забыть», опубликованной в газете «Пушкинский край» 22. 03. 11. писала: «были и такие, которые шли в полицаи, чтобы найти потом партизан и уйти к ним, но фашисты их превращали умело в убийц, а потом их убивали свои...Сложно было жить, воевать, выжить и не запятнать свою честь...В Пушкинских Горах полицая Степана Тимофеева немцы заставили добивать цыган в мешке. Подпольщики по его просьбе переправили Степана к партизанам Киманова...Он был отважным бойцом. Но всё равно после освобождения Степана судили и дали пять или шесть лет тюрьмы».
Изуверское уничтожение цыган в Пушкинских Горах, пожалуй, одна из самых страшных страниц в истории нашего посёлка. О жутких подробностях расстрелов цыган писали и Георгий Бакусов, и Анатолий Малиновский. Малиновский в книге «Подпольщики Пушкинских Гор» пишет: «Тёте Проне кто то сказал, что старый цыган признался на исповеди в соборе, что на всём таборе незамолимый грех: цыгане убили на новоржевской дороге немцев, которые хотели, отобрать у них лошадей...
И вот теперь цыган хватают, будто преступников. Говорят, что их допрашивают, бьют, а вечером расстреливают в овраге у Раховских гор».
Многие жители посёлка были свидетелями того, как цыган под конвоем полицейских вели на расстрел по улицам посёлка.
Белькова Раиса Ивановна вспоминает: «Я видела, как группу цыган вели по Пожарной (теперь Советской) улице на расстрел в Раховские горы. Они шли «плетнём», друг за другом, положив положив руки на плечи, идущему впереди. Они прощались с нами и просили у встречных прощения. Многие жители посёлка последовали за ними, провожали до ветлечебницы. Это здание было построено при немцах, там находился продовольственный склад. Я к ветлечебнице не пошла, а некоторые люди даже на деревья забрались, чтобы видеть, что происходит в овраге. Среди цыган, которых вели на казнь находилась очень красивая цыганка с девочкой. Позднее я спросила у одного знакомого, наблюдавшего за казнью, что сталось с этой цыганкой, а тот ответил: «Она сразу в яму не упала, так её Юпатов лопатой забил».
Юпатов был помощником начальника карательного отряда, то есть заместителем начальника полиции. По словам Григорьевой М.Ф. Семья Юпатовых перед войной проживала на Пушкинской улице неподалёку от здания средней школы. В детстве Виталий Юпатов отличался изуверской жестокостью по отношению к животным. Как то содрал с живой кошки шкуру и выпустил на улицу, видимо, таким образом, хотел произвести впечатление на сверстников.
В заметке «Народ всё помнит», опубликованной в рубрике «Из зала суда» газеты «Пушкинский колхозник» за 04. 02. 1959 года о Юпатове говорится: «Несколько дней судебная коллегия по уголовным делам Псковского областного суда разбирала дело Юпатова на месте его злодеяний в Пушкинских горах, в открытом судебном заседании...Юпатов рассказал на суде, что некоторые казни они устраивали публично. «По преданию, Иуда предал Христа за 30 серебреников.
«Сколько же вы получали за свою службу у врага?»-спрашивают Юпатова.
«30 немецких марок»,- не моргнув глазом отвечает он...- «Жизнь пошла как-то сразу легче, приобрёл корову».
В заметке, рассказывающей о злодеяниях Юпатова говорится о казнях не только взрослых цыган, но и цыганят. «... выводит на двор маленьких цыганских детей. Сколько их было? Говорят, около двадцати... Дети плакали. Они чувствовали, что их ожидает что то страшное.
«Ну, чего расхныкались?-с улыбкой Юпатов спросил детей.-Не плачьте, я отведу вас к папам и мамам...
И со своими полицаями отвёл их к яме...
Теперь скоро конец: остались одни грудные цыганские дети. Их отцы и матери помогали партизанам. Сегодня ночью к младенцам прибавился ещё один: цыганка родила тут же в подвале комендатуры.
...Грудные не ходят, их не поведёшь. Приносят несколько мешков. Юпатов со своими подручными складывает живых детей в эти мешки. Дети плачут....».Чтобы они прекратили кричать одного из полицейских заставляют забить их лопатой. Несколько ударов и крики утихли, из мешка потекла кровь».Всего было расстреляно 83 цыгана, в том числе более 50 детей.
Казни устраивались в посёлке чуть ли не ежедневно. А.Д. Малиновский в книге «Подпольщики Пушкинских Гор» писал: «Про расстрелы рассказывал Степан Кошелев. Его дом стоял на окраине, около заброшенного песчаного карьера. Почти каждое утро фашисты расстреливали в карьере схваченных патриотов, Кошелев поднимался на чердак, смотрел в щели фронтона. Бинокля не было, и лица палачей, и тех, кого они убивали, Степан видел смутно...За утро расстреливали трёх-четырёх человек».
Зоя Александровна Лаптева вспоминала о том, что казнями в основном занимались полицаи, немцы старались руки не марать. Оккупанты тоже были людьми и большинство из них на фронте оказались не по своей воле. Те немцы, с которыми Зое Александровне довелось общаться, относились к ней доброжелательно. Один из них как-то разоткровенничался и сказал: «Мы не хотим этой войны. Пусть наш Гитлер с вашим Сталиным дерутся, если им хочется, а нам этого не нужно». Другой немец , вернувшись из отпуска, привёз ей одежду своего погибшего сына. «Однажды,-вспоминала Зоя Александровна,- я ловила в нашем озере подолом юбки рыбу и напоролась на оставленную кем-то острогу. Сильно повредила ногу, шрам остался до сих пор. На берегу озера сидел немец, он достал свой индивидуальный медицинский пакет, обработал мою рану и перевязал ногу. Я хотела его отблагодарить, предложила рыбы, но он ничего не взял.
Белькова Раиса Ивановна так же рассказывала о том, как немецкий врач оказал срочную медицинскую помощь её матери, не смотря на то, что в посёлке работала больница, в которой лечили местное население.
По воспоминаниям местных жителей, в самом начале оккупации фашисты не сильно зверствовали. Колхозный скот, который не успели эвакуировать колхозники, немцы раздали крестьянам. В Успенском соборе Святогорского монастыря возобновились службы. Служил в нём отец Владимир. Мазанка, в которой он проживал в годы оккупации до сих пор стоит на Пушкинской улице через дорогу от охраны. Владимир пришёл вместе с немцами, поэтому ему местные жители не доверяли и предпочитали ходить в Казанскую церковь. Ходили в церковь даже тогда, когда когда велись бои на Стрежнёвском плацдарме и снаряды, выпущенные из дальнобойных орудий в его сторону, иной раз падали неподалёку от храма.
Об одном из таких случаев рассказала Иванова Клавдия Кирилловна 1935 года рождения: «Родилась я в Бирюлях. В январе 1944 года нашу деревню немцы сожгли, так же как и все другие деревни в округе. Всего было сожжено 72 деревни. Ни одного дома фашисты не оставили, ни одного сарая. Мы поплатились за то, что в наших местах действовали партизаны, а деревенские жители им помогали чем могли, в том числе снабжали продуктами.
Папа был на фронте, а нас с мамой выселили в Пушкинские Горы. Поселились мы на Горной улице. Было в то время очень голодно. Люди траву ели да гнилую картошку. У детей от этой пищи животы вздувало, много ребят тогда умерло. Было страшно, я каждый день бегала в Казанскую церковь Богу помолиться. Однажды сама видела, как снаряд упал возле алтаря и не взорвался. Я недалеко от этого места находилась. Это случилось днём, скорее всего был апрель, потому, что всюду лежал грязный подтаявший снег. С тех пор мама меня в церковь не пускала. Потом нас переселили в барак на Почтовую. Барак стоял на перекрёстке, в нём народу было набито битком. Почтовую бомбили летом, когда наши наступали. Немцы этих бомбёжек очень боялись, всё на Закат убегали прятаться.»
Пушкинские Горы были освобождены 12 июля 1944 года. Немцы покинули посёлок, оказав лишь незначительное сопротивление. Однако взятию Советскими войсками посёлка Пушкинские Горы предшествовали кровопролитные бои на Стрежнёвском плацдарме. Он находился в 13 километрах северо-западнее посёлка и появился в результате прорыва нашими войсками в конце марта 1944 года оборонной линии «Пантера». Враг предпринимал огромные усилия, для того, чтобы вернуть утраченное. Плацдарм был невелик: занимал площадь 8 километров по фронту и 2- 4 километра в глубину. Ожесточённые бои на нём велись до середины июля. Немало погибло там бойцов, только в апреле здесь было «убито 6 876, ранено 20 624 человека», пишет Дарья Тимошенко в книге «Фронтовая операция 7-18 апреля 1944 года». Среди погибших были и уроженцы наших мест, жители только что освобождённых деревень, вступившие в ряды Советской армии.
Много лет прошло с тех пор, но в памяти людей старшего поколения по сей день живут воспоминания о военном лихолетье. И мы, представители нового поколения тоже не имеем права забывать об этом, ведь память, по определению Дмитрия Лихачёва, «...основа совести и нравственности».
Старший методист Пушкинского Музея-Заповедника Хмелёва Е.В.
|
Пушкинский край- статьи 
